Анатолишнa, 78 - 12 ноября 2007 16:39

Удивительно как всё устроено! Как запахи, или мелодия, или просто звуки могут разбудить в нас целый ряд ассоциаций. Вчера читала книгу и наткнулась на слово «этажерка». И всё! Глазами вроде бы пробегаю по буквам, а сознание уже перенеслось в другое измерение. В детство. Потому что это слово оттуда. Этажерка была у моей бабушки. На верхней полочке стояла икона, образок, лампадка и несколько свечек лежали, одна праздничная, витая, красная и несколько обычных, восковых. Бабушка научила меня молитве "Отче наш", я только ее и знаю. И хватает как-то. Слова в ней: "еже еси на небеси"- именно так, а не "сущий на небесах".
На других полочках этой этажерки стояли нехитрые книжонки, вазочки. А главное каждая полочка украшена углом такой салфетки, кипенно-белой, накрахмаленной с выбитым рисунком. На хлопчатой салфетке выбивались с помощью швейной машинки разные дырочки, и в итоге получался цветочный узор, дырчатый. А на стене над диваном висела огромная картина, вышитая крестиком. На ней какие-то райские цветы и попугай в центре, а его даже и не видно в таком буйстве красок. И бабушка сказала мне, что это моя мама вышивала, и салфетки выбивала. Удивительно, а я никогда маму не видела за этим занятием. Значит, это было до меня. А бабушка вязала мне носки и варежки на пяти спицах, аккуратненькие малюсенькие петельки. Когда нога вырастала, то она распускала уголок носка и другими уже нитками довязывала, и этими же нитками "укрепляла пятку",прошивая. И я умею на пяти спицах вязать, а вот вышивать и выбивать не умею...
А под картиной был такой основательный диван, с огромными валиками по бокам, они откидывались, и коротенький диван превращался в полноценное спальное место. Обит он был невыразительным гобеленом. В спинке было овальное зеркальце, а по сторонам от него небольшие полочки, на которых стояли прелестные белые слоники. Нет ничего красивее этих слоников в ряд: мал мала меньше (аляповатые матрешки нервно курят в углу! ). Но самое чудесное было то, что под определенным углом к дивану стоял шифоньер, и если уткнуться носом в зеркальце в спинке, можно было видеть себя в огромном зеркале шифоньера! Подглядывать за собой же! Как торчат смешные пяточки, в штопанных колготках. Но главный секрет дивана был в том, что если поднять седлушку, то там был целый сундук с сокровищами! Платья, шляпки, туфли с длиннющими носами и на тонюсенькой шпильке. Все это старенькое, вышедшее из моды и слегка побитое молью. Но какое же было счастье во все это наряжаться! Бабулечка разрешала мне изредка так играть, когда на улице дождь и надо ж было чем-нибудь занять городского ребенка, дитя асфальта, если телевизора не было. Или выдавала мне шкатулку, дивной красоты! Но главное, в ней были несметные богатства: пуговицы, перламутровые бусинки, шпильки, булавки, невидимки, клипса без пары и одинокая запонка. А какой аромат! Это оттого, что там был пузырек с розовым маслом. Блаженство запускать туда пальцы и выуживать разноцветные мелочи.
Шифоньер огромный, трехстворчатый, занимал пол комнаты. И у него тоже был свой клад - огромный кусок нафталина, завернутый в промасленную бумагу. Он был как туго слепленный снежок и такой же искристый. Только любоваться им долго было невозможно, жуткий дух!
Еще была кровать. Огромная, с железной сеткой, с металлическими шарами на спинках. А на ней куча матрацев и перина! И высота этой кровати была небывалая! Как у принцессы. Она была всегда аккуратно застелена сине-белым покрывалом, а с двух сторон возвышались пирамиды из подушек. Они напоминали белых лебедей. И каждая такая пирамида была украшена тончайшей кисеёй. Одна была новенькая, упругая, а вторая уже старенькая, от стирок мягонькая, а на заднике даже зашита аккуратным стежком. Из нее получалась шикарная фата! Про перину: она была пуховая. Я с детства знала, что значит спать на облаке! Ложишься и кажется, что одеяла уже не надо, она обволакивает тебя и чуть не смыкается. Благодать! А когда жарко, то приятно было вытащить ногу из-под одеяла и прикоснуться к холодной стене.
А на полу лежали такие «лепешки», круглые коврики, связанные крючком из нарезанных лентами цветных лоскутков. По ним весело было перепрыгивать, как будто на островки.
Был еще стол, огромный, дубовый, круглый, раздвигающийся. На нем маленькая настольная лампа, абажур крепился прям на лампочку. Очень уютно под ней я маленькая читала сказки Бажова.
А еще была печка. Самая настоящая! Топилась углем. Самое яркое впечатление от куличей на Пасху! Они умопомрачительно пахли! Но бабушка не разрешала их есть, пока не освятит в церкви.
У бабушки был такой округлый гребешок, которым она меня каждое утро расчесывала и заплетала тугие косички. Очень тугие! Но мне и в голову не приходило вопить и я терпеливо ждала, когда она доплетет эти пшеничные колоски и потом еще протяжно потянет вниз и скажет: расти коса до пояса.
К чему я это всё? Да ни к чему, просто захотелось записать ощущения. Не пропадать же им зря. Еще вспомнилось: «- Крестьянка, у тебя бабушка есть?; - Нет; -Сиротка, значит». А я не сиротка, у меня бабушка была. Я ее очень любила. И еще мне нравится как у Метерлинка в его "Синей птице счастья" есть такая аллегория. "Тот" свет есть. Но, он есть только тогда когда об умерших вспоминают ныне живущие. Там умершие бабушка с дедушкой спят в креслах и не просыпаются. Они покрылись толстым слоем паутины. И только тогда, когда о них вспоминал кто-то из живущих (дети, внуки, друзья), они просыпались и начинали жить на "том свете". Вот и я свою бабулечку вспомнила. Пусть там не спит, а живет. И еще я бы у неё спросила: - ба, а может у меня такой разрез глаз от тех косичек остался? и шепотом бы добавила: спасибо...

• 
• 
•